В нашей семье было семеро детей. Вот как-то сели за стол, только разобрали ложки, заходит отец. А он уходил в сельсовет за три двора от нашего дома. Тихо раздеваясь, садится за стол, мрачный, молчаливый. Мы все  смотрим на него, ждем. «Война, – наконец вымолвил он, – война с немцами». Все притихли, а дедушка, который воевал и в японскую, и в германскую, долго сидел молча, а потом сказал: «Мы этих немцев расшибем!».

А на другой день Маша-почтальонка начала разносить повестки, где написано было явиться в военкомат к такому-то времени, при себе иметь сухари и кружку. И таких повесток у нее было полная сумка. Только на нашей улице она побывала в 40 домах. Повестки получили Баурины, Лыковы, Ясаковы, Маньшины, Никульшины, Ширнины, Быковы, Кораблевы, Полянские, Гордей Федорович Дмитриев, директор нашей школы, у которого было 12 детей, а совершеннолетних только двое. Из нашей семьи ушли на фронт мои отец и брат, дядя Федя с сыном, дядя Костя, которому едва исполнилось 18 лет, а тетя Вера, папина сестра, добавила себе год и ушла добровольцем.

И осталось наше село тихое, грустное, будто накрыло его черным крылом. Люди ходили молча, а если начинали говорить, то без слез не обходилось, у каждого было свое горе. Даже вечные вестники утра, петухи, не могли подать свои голоса, вернее, они подавали из-под печки, куда их хозяева поселили от холода и слабого корма.

Но горе идет за горем. Появились волки. Сказывали, что их войной пригнало. В конце села зарезали лошадь, а вчера собачку Дымку у Рыковых напротив нашего дома. А Дымка такая умная, такая игривая была, а спать любила наверху навозной кучи, там тепло. Но волки ее подкараулили и унесли. И теперь во всем селе ни  голоса петуха, ни лая собаки.

Но жизнь продолжается. Те, кому еще рано на фронт, включились в колхозные дела. И парни, и девушки сели за рычаги тракторов, за штурвалы комбайнов, где с геройством, где с плачем (что бывало чаще) управляя машинами.

Поля, конечно, мало-помалу зарастали травой. И вот их надо было пропалывать. Бывало, бригадир собирал всю детвору и со старшими посылал на прополку. И грустно и радостно было видеть, как цепочка детей и взрослых шла по полю, вырывая сорняки. А главное, детям за эту работу давали немного муки.

И вот я помню: получили три килограмма муки и принесли ее к нам в дом для дележки. Делить поручили мне. Я взял чайную кружку и разделили муку на 18 порций, а потом стал ложкой добавлять в каждую кучку оставшуюся муку. Но чтобы не было несправедливости при дележе, тетя Марина сказала: «Давайте распределять по оглядке». Я отвернулся, а тетя Марина указывала на кучку и спрашивала: «Эту кому?».

А как дети учились в войну? Все учителя на фронте. Моя сестра Клавдия после семилетки, окончив курсы учителей, была назначена в школу в соседнее село Орловку.

Клаве, как учительнице, справили сапоги. И вот она раз сходила в школу за три километра, два сходила, носки сапог побелели. Дедушка каждый раз смазывал их дегтем. А потом он сказал: «Клава, ты ведь еще раза два сходишь по весенним дорогам, и сапоги твои развалятся. Давай вот что. Ты обувай лапти и иди в них до Орловки, а Ваня пойдет с тобой. Ты возле деревни переобуешься, Ваня унесет лапти, а вечером он там же  у ручья орловского тебя встретит». И пока было бездорожье, я был у сестры лаптеносом.

А однажды, чтобы не мотаться до Орловки и обратно, попросил сестру разрешить мне остаться в школе до конца уроков. Так вместе с ее учениками я сел за парту. Клавдия Михайловна был талантливым педагогом. За четырьмя партами она рассаживала учеников разных классов. До обеда первого и третьего классов, после обеда второго и четвертого. Сижу, слушаю урок второго класса –  таблицу умножения. У четвертого класса – своя тема. Второклассник Миша Булгаков тянет руку и отвечает на вопрос четвероклассников. Все ученики моей сестры хорошо сдали экзамены и поступили в Путятинскую семилетку. Это уже после войны в Путятино открыли десять классов. По их окончании Миша Булгаков поступил в институт, а позже стал доктором химических наук.

Война идет, все взрослое население нашей улицы воюет, а мы, мелкотня и старики, держим оборону. Пахать надо, сеять надо, убирать хлеб надо, уберечь его от пожара надо. Все помню так, будто вчера это было. Хлеб уродился хороший! Комбайнер на стареньком СТ-6, работавшем на пределе сил, убрал урожай. И колонна грузовиков, груженая пшеницей, с транспарантом на первой машине «Все для фронта! Все для победы!» отправилась в Оренбург.

И. СЕЛИВАНОВ.