Вышла в свет очередная книга нашего земляка, члена Союза писателей Российской Федерации и Республики Башкортостан, лауреата литературных премий имени Хакима Гиляжева и Баязита Бикбаева, автора девяти сборников Закира Акберова. Её название «И в шутку, и всерьёз» очень точно отображает тематику произведений и позицию автора.

В своем интервью журналу «Тулпар» Закир Насырович откровенно признаётся: «Рассказы мои, наверное, не заставляют читателя хохотать до упаду. Но если бы читатель, прочитав мой рассказ, улыбнулся и задумался над определённой проблемой общества и человеческого бытия, я считал бы, что достиг цели. В нашей сегодняшней жизни этих проблем более чем достаточно: воровство, взяточничество, кумовство, коррупция, бюрократизм, наплевательское отношение к простому человеку, непонятные реформы в области образования и здравоохранения, безработица, пьянство…» С этими пороками и ведут борьбу герои его произведений.

Закир Акберов – писатель не только комического слога, но и комических положений. Комичен не только его язык, но и место, где разворачивается история очередного рассказа: офис благотворительного общества «Помощь старикам», избирательный участок деревни Карлыюл, сельский Дом культуры, больница – всё такое знакомое, своё, житейски привычное. И сама история: рецепт, где написано «иди … в баню», спонсор, оказавшийся коровой Милкой, пьяные похождения Гарифуллы – всё это взято из нашей с вами жизни.

Если внимательно вслушаться в содержание  его сатирических и юмористических рассказов и повести «Слуга Шайтана», нетрудно уловить, что беззаботно-шутливые нотки являются только лишь фоном для  боли и горечи, которые вызваны у автора отрицательными явлениями нашей сегодняшней действительности. Предлагаем вашему вниманию рассказы книжной новинки.

Д. ИШМАЕВА.

Времена меняются, дети взрослеют рано. Возьмем только моего сына. Как-то прибежал из школы, замахал перед моим носом тысячерублевой купюрой.

– Что? У матери выпросил? Не много ли тебе, лежебоке?..

Нахально ухмыляется.

– Нет. Не мама.

– Неужели мне в карман залез?

– Ты что, пап!.. Сам же говорил: если мозги шевелятся, баб­ки можно иметь и не воруя. Они валяются на земле, надо нау­читься только их подбирать.

Вот шельма, не моргая, повторяет мои слова.

– Значит, подобрал. Ну и где разбросали эти бабки?

– Во дворе школы... Директор поручил мальчишкам нашего класса покрасить забор. Завхоз мне, как старосте класса, от­писал краску из расчета двести граммов на квадратный метр. Аж сорок килограммов! Какой дурак пустит столько добра на это плевое дело?! Краску жиже разбавил, ровно половину сэко­номил. Нашелся охотник на дешевый стройматериал. В магази­не килограмм сто рублей, у меня – пятьдесят... Все понятно?..

– Понятно-непонятно. Но это то же самое воровство.

– Какое воровство, пап! Использование должности в личных целях. Возьмем руководимую тобой шарашкину контору «Дурремонт»...

– Не «Дурремонт», а «Дорремонт», сопляк ты несчастный.

– Не один черт? Вы там асфальт ложите на десять ухабов, отчитываетесь за сто. Куда улетают сэкономленный асфальт, деньги?..

Закрыл мне рот, паразит. Паразит, но головастый малый. Ведь еще только в восьмом классе учится...

Прохожу через парк. Утреннее солнце ласкает меня сквозь лучи «Чертова колеса». На соседней поляне несколько старушек уже разложили свои букеты, ждут первых влюбленных. Чуть дальше в ожидании жаждущих широко распахнула свою дверь пивнушка «Клондайк». На скамейке, мимо которой тянется моя тропинка, сидит, стиснув руками голову,  Гарифулла. Сейчас попросит у меня «в долг» сто рублей, чтоб похмелиться. Долгов, которые я стараюсь не помнить, у него накопилось, наверное, несколько тысяч. Пройти бы, не заметив «больного». Но нельзя. Хоть и пьяница и дебошир, но земляк же. Из одной деревни мы. Вот, услышав мои шаги, он поднял голову, направил на меня грустный взгляд.

– Салям алейкум, Гарифулла. Что, голова болит?

– Если бы только голова, земляк... Душа ноет, сердце ще­мит, честь укоряет.

Ничего себе, он еще помнит такие слова, как «душа», «серд­це», «честь».

– Что случилось, земляк? Откуда еще... сердце?

В печальных глазах Гарифуллы появились настоящие ис­корки страдания.

– Знаешь, кто я, Фаткулла?

– Все сорок лет я знаю тебя Гарифуллой. Или что измени­лось?

– Нет, не Гарифулла я сейчас, не человек, а самый настоя­щий ишак. Знаешь, что я вчера натворил. Притащился домой средь ночи пьяный в стельку, гонялся за женой, обзывал ее «свиньей поросячьей». Милую мою лебедушку оскорблял! Кто же после этого я, если не осел безмозглый?!

Я на секунду представил рябую, толстую, кривоногую, визгливую Забиху и никак не смог найти в ее внешности черты прекрасной птицы. Но со второй частью мысли собеседника полностью был согласен. А он продолжал самобичевание, ка­жется, готов был расцарапать лицо, сорвать с головы послед­ние волосы.

– Нет, не осел я, а волк пустыни – шакал. Позавчера разбил вдребезги зеркало любимой моей супруги. До этого устроил прямо на полу квартиры костер из ее платьев. Она ведь, понимаешь ты, ангел мой хранитель! А я?!

Каю­щийся Гарифулла внимательно посмотрел в мои глаза. Видимо, проверял, понимаю ли я его, доходит ли боль его души до моего сознания. Я ведь тоже не каменный, сопереживая, кое-как удер­живал слезы. Чтобы не заплакать, счел необходимым вставить в его трагический монолог хоть какие-то слова.

– Да, да, она – ангел...

А Гарифулла продолжил:

– Если бы смог хоть как-то, хоть частично возместить физи­ческие и моральные страдания, которым я, шакал, подверг ее за двадцать лет совместной жизни, достал бы с небес Луну и пода­рил моей милейшей и добрейшей жене. Нет, нет, не Луну даже, а само Солнце!..

Он протянул руки на небо. Я тоже посмотрел на светило, которое успело за время нашей беседы перескочить с третьей люльки «Чертова колеса» на четвертую.

– Луна... куда ни шло, Солнце, наверное, не достанешь, земляк. Раз уж ты дорос до высокого, очищающего чувства по­каяния. ...

Гарифулла чуть ли не радостным голосом перебил меня.

– То-то. Ты правильно подметил, я пришел к покаянию. Вот сейчас прибегу домой... Нет, не с пустыми руками, – он перевел взгляд на старух-цветочниц, – как-нибудь достану денег, куплю целую охапку самых красивых цветов и вручу моему ангелу, мо­ей умнице и красавице. Упаду к ее ногам, целуя их, буду про­сить прощения. Хватит! Надоела скотская жизнь! Надо начи­нать жить по-людски!..

Точку своему трагическому монологу он поставил тяжелым всхлипом.

И у меня из глаз брызнули слезы. Правая рука неожиданно для меня сама полезла в левый карман пиджака и вытащила пя­тисотрублевую купюру и сунула в руку Гарифуллы. В глазах его появились искорки радости. Моя левая рука почему-то подумала, что радость кающегося грешника недостаточна, и вытащила из правого кармана пиджака еще одну розовую бумажку.

– Да, да, сделай так, Гарифулла. Выбери самый большой, самый красивый букет. Помиритесь! Живите дальше со своим ангелочком в мире и согласии, как пара лебедей!

Я предста­вил себе красивое озеро, цветущих кувшинок, пару лебедей в ти­хой заводи.

Лицо Гарифуллы засияло, рот растянулся до ушей. Не­брежно засовывая деньги в карман, он пробормотал:

– Спасибо, земляк. И раньше знал, что ты широкой души человек, сегодня еще раз убедился в этом.

Земляк мой направился на соседнюю поляну. Вот он дошел до торговцев цветами, но даже не взглянул в сторону зазываю­щих старух. Нагнулся, как опытный конспиратор, изобразил человека, завязывающего шнурки ботинок. Кстати, их у него никогда не было. Бросил взгляд в мою сторону. Но у него уже не осталось терпения ждать моего удаления. Выпрямился. По­чему-то смачно плюнул в  сторону «Чертова колеса» и нырнул в радушно распахнутую дверь «Клондайка».

Все болезни от нервов... Не доктора придумали это, народ сам пришел к мудрому выводу. Скажем, чихнул – нервы, за­кашлял – нервы, начал икать – не ищи причину в некачествен­ной самогонке, принятой накануне в излишних объемах, они же, проклятые нервы. Я сам, к примеру, не чихаю, не кашляю, не икаю, слава Богу. Зато чешусь. Это уже означает, что мои нер­вы больше и злее шалят, чем у других.

У нас, у мужиков, забот и переживаний гораздо больше, чем у представителей так называемого слабого пола. Мы пережива­ем за все, что творится в мире. Тут врут, здесь воруют, там стре­ляют, взрывают... В такой обстановке как выключишь телеви­зор? Приходится смотреть день и ночь, все и вся.

Скажете, не смотри. Не получится, братцы. Не буду знать о всех несправедливостях, их станет больше и больше. Обижен на своих: зарплату зажимают. Поэтому и не работаю. За «безрабо­тицу» платят, пусть и платят. А я смотрю... Президент Фран­ции блудом занимается – за него стыдно. Народ Украины стра­дает – их жалею. Америка обижает на Ближнем Востоке брать­ев-мусульман – ненавижу Барака Обаму. Так, какие нервы вы­держат при такой чехарде?! Чешутся, сволочи!'

Когда стало совсем невтерпеж, поехал в соседнюю деревню к знахарке. Говорят, знает. Старуха, хотя и чувашка, молитву прочитала по-нашему, по-мусульмански, ополоснула какой-то мутной жидкостью ржавую дверную ручку, назвала ее «тавой» и дала попить. Правда ее «тава» сильно пахла свекольной само­гонкой. Сказала: «Езжай домой, вылечишься...» Тысячерублевую бумажку оставил, поехал. Не вылечился. Чесаться стал еше больше.

Записался в очередь к экстрасенсу Хайбулле. который живет в нашем городе. Глаза круглые, как у Чумака. Уставился ими в мои глаза, долго шевелил губами, заодно топорщившимися усами. Сказал: «Иди домой, как рукой снимет...» Пришлось вынуть из кошелька пятитысячную купюру. Нет. Не сняло.

Говорят же: «Начнешь тонуть, ухватишься за соломинку». Очень не хотел, но пришлось пойти к невропатологу. Зовут Калдаров. Стукнул никелированным молоточкем по колену, нога подпрыгнула и сбила с его длинного носа очки в позоло­ченной оправе. От злости весь покраснел, но все-таки воздер­жался от упрека. Спрашивает:

– Как чешется?

Я и рассказал:

– Начинается, – говорю, – с самой макушки головы. Потом через затылок переходит на спину. Лопатки чешутся, как-будто там вырастают крылья. По позвоночнику спускается ниже поя­са, обходит все узкие места, кружится вокруг пупка, поднимает­ся к груди, по шее переходит на лицо, заходит в ноздри, шеве­лит ушные раковины. Короче, охватывает все органы, паразит!..

Калдаров задумался. Понюхал длинным носом.

– В баню ходишь?

– А как же. Хожу... регулярно.

– Когда был в последний раз?

Сейчас задумался я. Силился вспомнить.

– Под Новый год. Мы с товарищами, как в том фильме... А так, времени не хватает...

Доктор почему-то направил взгляд на окно, за которым весело светило апрельское солнце. Задумчиво произнес про себя:

– Под Новый год? Раз в год? Нет времени... – Он взял ручку, клочок бумаги, быстро написал что-то и вручил мне.

А я, забыв даже поблагодарить доктора, побежал в аптеку. Аптекарша, молодая симпатичная девчушка с конопатым ли­цом, прочитала, недоумевая, нахмурила брови, потом улыбну­лась.

– Что это?

Я и говорю:

– Как что? Рецепт! Доктор прописал!..

Девушка долго смеялась, потом говорит:

– Может, и рецепт. Но это не к нам. Сами-то хоть прочли?

– Нет.

– Прочтите.

Почерк доктора традиционно напоминал след таракана на пыльном столе. И разобрал я вот что:

– Иди ты в... баню!..