Бывают в нашей жизни события, неожиданные встречи, которые, при всей их внешней малозначительности, даже мимолетности, могут произвести целый переворот в душе и определить всю дальнейшую судьбу человека. Во всяком случае, в этом я убедился на собственном опыте.

Однажды мне пришлось провести почти год вдали от родных мест. Не случай меня туда забросил, а сам я уехал, поддавшись вспышке озлобления на женщину, которую любил и которая была моей женой.

Не стану оправдываться: характер у меня непростой. Я бываю подвержен порывам ревности, непримиримости, недоверия к людям. Жизнь мстит таким типам, но нередко упрямство и желание настоять на своем толкают их еще дальше в тупик, из которого и выхода-то порой не бывает. А все ведь оттого, что покидает человека здравый смысл, способность трезво оценить собственные поступки и близких людей. И в своем ослеплении они, как фанатики, доходят до абсурда.

Я поверил наветам на любимую женщину, бездоказательно обвинил ее во всех смертных грехах. Гордыня взыграла во мне, я разругался со всеми, бросил работу и, взяв кое-что из личных вещей, уехал куда глаза глядят.

Сейчас мне смешно и стыдно вспоминать об этой глупой твердолобости: что я хотел кому доказать своим отъездом? Хотел заставить страдать женщину, ни в чем передо мной не виноватую? Я ведь знал, что и она меня любит и страдает, оскорбленная, покинутая мной.

Обозленный на весь белый свет, я решил забиться куда-нибудь в щель, чтобы никто не слышал о моем существовании. Я считал, что должен до конца стоять на своем принципе.

Я завербовался в геологическую партию и вот очутился в этих пустынных краях.

Дни мои влачились в однообразных занятиях. Работой я пытался заглушить свою душевную боль, которая не проходила.

Такие люди, как я, слывут сильными личностями. Своей волей, твердостью натуры, физической крепостью они внушают уважение. Они не привыкли плакаться на судьбу, заниматься вслух слезоточивыми излияниями. Никто не услышит от них ни жалобы, ни душевного стона. По внешнему виду вряд ли кто догадается, какое пламя бушует у них в груди. Я на людях старался быть тем веселым парнем, каким меня знали в лучшие времена, то есть компанейским, неунывающим человеком. В геологической партии свое появление я объяснил в двух словах: желанием подзаработать. Некоторым это показалось убедительным, хотя начальник и еще кое-кто из проницательных товарищей догадывались, что мои слова – простая отговорка. Но им не впервой было сталкиваться в полевых условиях с людьми трудной судьбы, и поэтому не особенно допытывались, что творилось у меня в душе. Я работал добросовестно, свое дело в бригаде взрывников освоил досконально, норм общежития не нарушал, выпивал не больше других – и мной были довольны.

Как я уже сказал, на людях я бодрился, не обнаруживал своих гнетущих дум. На работе это мне удавалось, но в выходные и праздничные дни я иногда не мог справиться с собой. Приступы тоски брали меня в свои тиски, и тогда я уходил из лагеря в степь. Там, побыв наедине с природой, я возвращался с облегчением, умиротворенный, с новым запасом душевных сил.

Места, где мне теперь приходилось жить, нисколько не походили на мою родину. У нас были чудесные сосновые леса, целый океан лесов раскинулся волнами по кручам и склонам Уральских гор. Без леса я не привык представлять себе природу. Поэтому здесь, в этой холмистой степи, я жадно радовался каждому деревцу, которое как бы посылало мне привет от нашего леса.

Наблюдая во время своих хождений в одиночестве степь, я старался понять ее своеобразную красоту. Степь тоже по-своему прекрасна. Поднимешься на один из бесчисленных выгоревших на солнце холмов и воскликнешь в невольном восторге – настолько поразит тебя безбрежный степной простор. А над степью белесое небо, струится зыбкий воздух, клонятся к земле под порывами ветра заросли ковыля по склонам холмов...

Однажды, в одну из таких прогулок, я шел не спеша по руслу высохшего степного ручья. Я сумрачно думал о своей нескладной жизни, о своем одиночестве, на которое сам себя обрек. Под ногами у меня было высохшее, потрескавшееся от жары дно ручья. Я подумал о том, что весной здесь с неистовой силой, с ревом мчался бурный поток вешних вод, сокрушая все на своем пути, словно чья-то пылкая жизнь отшумела своими страстями – и вот теперь мертвая тишина забвения, запустение, покой. Но будущей весной здесь вновь оживет жизнь, снова промчится стремительный бурлящий поток. А я, видно, так и останусь одиноким путником с потухшей душой, похожей на это высохшее русло. Оживет ли она снова приливом свежих сил, промчится ли по ней животворный поток высоких чувств и стремлений?

Я мрачно смотрел на унылые обрывистые берега ручья с обнажениями бурых глин, на угрюмые валуны, попадавшиеся на пути. Ничто не оживляло эту безжизненную картину, и так она была созвучна моим тогдашним настроениям.

Вдруг недалеко в стороне я увидел березку. Она одиноко стояла на склоне небольшого холма. Вокруг не было видно ни одного деревца, лишь невысокий колючий кустарник темнел в ложбинке.

«Вот и ее тоже, – с горечью и сочувствием подумал я, – каким-то недобрым ветром занесло в чужие края, вдаль от ее зеленокудрых подружек. Стоит, бедняжка, одна, открытая всем невзгодам и бурям».

Образ одинокой печальной березки тронул мне сердце жалостью. Я решил непременно сходить к ней и сказать хоть несколько дружеских слов участия и поддержки. Кто знает, слыхала ли она их от кого-нибудь здесь, в этой опаленной солнцем степи. Я направился к моей одинокой березке. И вот я подошел к ней.

Но что это! Я онемел от неожиданности, настолько был поражен тем, что предстало моему взору. Я смотрел и не верил своим глазам. Моя березка-сиротинка, которую я так горячо хотел пожалеть и утешить, которой собирался излить свою тоску, – она вовсе не была одинока!

Их было две! Две тонких стройных березки. Они росли почти вплотную друг к другу, они стояли рядом, словно обнявшись, их зеленые ветви составляли одно целое. Только вблизи можно было разглядеть, что здесь стоят два деревца.

Я был застигнут этим неожиданным открытием врасплох. Мне вспомнилась народная примета, что березы растут парами. И мои березки это подтвердили. На глаза мне набежали слезы. Так вот она, простая и мудрая истина жизни! Вот что помогает березкам выносить и холодные порывы ветра, и палящий степной зной.

Эта неожиданная встреча с березками словно открыла мне глаза. Они возродили меня к жизни, к новому повороту моей судьбы. Я вдруг обрел и веру в себя, и новые силы, и способность прощать людей и любить их.

Повеселевшими глазами смотрел я на степь, на небо. Все вокруг меня было таким же, что и несколько минут назад, но я сам уже был другим, во мне уже зрело новое понимание жизни и своего места среди людей.

Я бодро зашагал домой. Теперь я твердо знал, что мне надо делать и как надо жить.

Да, и жизненные бури не столь грозны, и идешь по жизни уверенно, когда рядом с тобой рука друга, преданного, верного на всю жизнь, когда вокруг тебя друзья, когда согревает и вдохновляет тебя в долгом пути истинная любовь.

Истина общеизвестная, но чтобы ее окончательно постигнуть, я должен был пройти через роковое ошибки и муки одиночества, через сомнения и отчаянье, озлобление и опустошение души.

А две маленькие стройные березки вернули мне веру в людей и в саму жизнь, помогли понять тот главный смысл нашего бытия, который рано или поздно призван обрести каждый из нас...

Анатолий ЖИРУХИН.